top of page

ТЕКСТЫ

Bishkek1.jpg

10.07.2019

Борис Чухович

ПОДДЕЛКИ В МУЗЕЯХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
изолированные случаи или системная угроза?

Бишкекский рецидив

Волна подмен экспонатов в Узбекистане перекинулась на другие страны региона. Чрезвычайно тревожная ситуация сейчас развивается в Кыргызском национальном музее изобразительного искусства имени Г. Айтиева. В мае  2019 года Обсерватория  Alerte Héritage уже обращала внимание читателей на информацию кыргызских СМИ о том, что директор Музея, народный художник Кыргызстана Юристанбек Шыгаев при странных обстоятельствах испортил две картины русских художников XIX века – “Лошадь с собакой” Николая Сверчкова (1875) и “Портрет Бакунина” Николая Ге (1860) –, изъяв их из вверенного ему музея для … сканирования (!). 21 мая 2019 г. кыргызстанские СМИ сообщили о том, что Юристанбек Шыгаев “ушел в отпуск с последующим увольнением”, а через неделю – о том, что он был уволен приказом министра культуры Азамата Жаманкулова. О том, когда произошла порча работ, первоначальные публикации не сообщали.

С тех пор последовательность и масштаб событий стали постепенно проясняться. Согласно материалу, опубликованному первым независимым информационным агентством Кыргызстана AKIpress, были образованы две комиссии. Первая, в составе двадцати человек, констатировала, что названные картины действительно были повреждены. Этого не отрицал и бывший директор Шагыев, признавший в своем заявлении от 2 мая 2019 г., что “при сканировании по неосторожности сканерщика были повреждены немножко верхние слои краски картин”. Работу Сверчкова Шыгаев пообещал отреставрировать за свой счет, а из других публикаций публика узнала, что поврежденный при сканировании “Портрет Бакунина” был отреставрирован художником Таалайбеком Усубалиевым еше пять лет назад. Таким образом стало понятно, сколько времени могла длиться подозрительная деятельность уволенного директора.

Во вторую комиссию, образованную приказом Министерства культуры Республики Кыргызстан от 31 мая 2019 года, вошли семь известных деятелей культуры: главный специалист Минкультуры Тамара Обозова, народный художник КР Таалай Курманов, народный художник КР Кадыркул Орозматов, заслуженный деятель культуры Гамал Боконбаев, член союза художников КР Жусуп Матаев, член союза художников КР Константин Шкурпела, замдиректора Музея имени Фрунзе Чолпон Тентиева. Председателем комиссии был назначен народный художник Кыргызстана, председатель Союза художников республики Таалайбек Усубалиев. По словам последнего, уволенный директор Музея также подавал прошение министру культуры о его включении в эту комиссию, но просьба не была удовлетворена.

Учитывая новые данные о том, что процесс подозрительного “сканирования” мог продолжаться до пяти лет, комиссия поставила целью проверить на подлинность картины, хранящиеся в Музее. Согласно имеющейся у нас копии заявления данной комиссии, адресованной Госкомитету национальной безопасности, Министерству культуры Кыргызской республики и новой Директрисе КНМИИ имени Г. Айтиева Мире Джангарачевой, комиссия проверила более 250 картин и выявила факт подмены двух музейных оригиналов специально изготовленными копиями. Речь идет о произведениях Андрея Мыльникова “Сон” и Евсея Моисеенко “Ольга”. Оба художника – как ни относись к их творчеству – имели высокий статус в иерархии советского нобилитета, будучи отмеченными всевозможными наградами и регалиями (оба народные художники СССР, герои социалистического труда, академики Академии художеств, лауреаты Ленинской премии и т.д.), и потому рыночная стоимость их работ могла быть высокой. Более того, согласно информации Гамала Боконбаева, две обнаруженные подделки были легко выявлены при простом визуальном сличении имевшихся изображений оригинала и копии, а по ряду работ, от 5 до 7, у комиссии были сомнения, требовавшие более тщательной экспертизы. На сей день члены комиссии – опять же по оценке Боконбаева – “не осмотрели и сотой части работ в музее”. Остается лишь предполагать, сколько всего предметов коллекции Бишкекского музея могли быть скопированы и сколько понадобится усилий для того, чтобы установить, что доподлинно является копией и где находятся изъятые из коллекции оригиналы.

1-3. Николай Сверчков, Лошадь с собакой, 1875

4. Николай Ге, Портрет Бакунина, 1860
    фото: AKIpress.org

1.  Евсей Моисеенко, Ольга (оригинал и копия, по версии комиссии Министерства культуры КР)

2. Андрей Мыльников, Сон (оригинал, по версии комиссии Министерства культуры КР)

3. Андрей Мыльников, Сон (копия, по версии комиссии Министерства культуры КР)
    фото: предоставлены Гамалом Боконбаевым

Старые и новые угрозы

В новом бишкекском случае присутствуют многие симптомы и составные части старых проблем.

Во-первых, проблема выплыла на поверхность совершенно случайно, а об объеме и продолжительности инкриминируемых уволенному директору практик остается только догадываться. Поставлено под сомнение огромное количество предметов коллекции, в особенности те, что хранились в запасниках и не были известны широкому кругу публики и внешним экспертам. По отзыву Гамала Боконбаева, “в музее очень много картин. Искать среди них подделку – то же самое, что искать иголку в стоге сена”. Как свидетельствует Наталья Андрианова, известная бишкекская художница, представлявшая Центральную Азию на 54-й Венецианской биеннале, разговоры о том, что в Бишкекском музее подменяют копиями музейные работы, в городе велись давно, едва ли не полтора десятка лет. Но для перевода проблемы в плоскость реального расследования нужна доказательная база, факты для которой чрезвычайно трудно получить.

Во-вторых, вновь ясно продемонстрировано, что отсутствие полномасштабного публичного электронного музейного каталога, без которого могли бы существовать музеи на Западе из-за высокого уровня доверия общества к музейным работникам (хотя большая часть существующих электронных музейных каталогов приходится именно на музеи Европы и Северной Америки), может оказаться фатальным для музеев Центральной Азии. Эта проблема в Бишкеке обозначилась во всем объеме. В частности, как стало очевидно, в условиях, когда коррупция и мошенничество проникает внутрь музейного организма, общество не в состоянии доверять традиционным описям и внутренним закрытым музейным каталогам. В случае с картинами Моисеенко и Мыльникова, согласно комментарию Таалайбека Усубалиева, “помогли старые карточки картин, по которым мы смогли выявить несовпадения. Если бы эти фотографии убрали бы и подменили, нам было бы сложно определить подлинность”. Между тем, Константин Шкурпела указывает на то, что подделку произведения художника Андрея Мыльникова “сфотографировали тогда, когда та поступила в музей. И приклеили ее на карточку вместо оригинала”. В итоге получается, что СМИ выдают противоречивую информацию о том, что же фигурировало в инвентарных описях музея в момент начала работы комиссии - подделка или оригинал. Но главное даже не в этом. По свидетельству Гамала Боконбаева, во внутренней документации Музея на каждую работу заведена карточка учета, но фотографии присутствуют лишь в половине случаев, а то и меньше (!). Учитывая то, что должность фотографа всегда наличествовала в штатных расписаниях ведущих республиканских музеях, отсутствие фотографий в инвентарных карточках столь внушительного количества экспонатов может объясняться либо немыслимой непрофессиональной беспечностью, либо криминальным умыслом.

В третьих, бишкекский рецидив вновь продемонстрировал, что если бы кто-то захотел скопировать и тем более подменить музейную работу, скорее всего это могло произойти в результате коррупционной кооперации группы лиц, способных преодолеть все уровни защиты коллекции. Если работа нелегально покидает стены музея для некоего “сканирования”, а затем на место экспоната возвращается копия, это означает, что многие рабочие звенья – охранники, хранители, кураторы и директор – не выполняют служебные процедурные протоколы. Об этом свидетельствуют, в частности, рассуждения Константина Шкурпелы, считающего, что в деле могут быть замешаны несколько человек, ибо “раньше для того, чтобы подменить картину, человеку нужно было идти на сделку с главным хранителем и хранителем, который охраняет это место. Там ставится печать, указывающая, что никто без хранителя не может войти туда. Значит тогда круг расширяется. Поэтому Шыгаев пошел по другому пути – он попросил принести картины ему в кабинет”.

С подобными нарушениями Alerte Héritage встречалась и раньше. Однако одна особенность нам встретилась впервые, и именно она делает ситуацию особенно тревожной.

Все подделки, о которых мы писали ранее, были изготовлены фальсификаторами-“романтиками”, игнорировавшими возможности “эры технической воспроизводимости” искусства. Их продукцию было несложно опознать: ведь даже самый одаренный копиист не способен безошибочно воспроизвести сложные контуры художественных изображений. Использование сканеров для оцифровки музейных картин за пределами стен Бишкекского музея заставляет предполагать, что кыргызстанские умельцы могли ставить перед собой куда более амбициозные цели, нежели изготовление кустарных ремесленных копий. Известно, что профессиональные 3Д-сканеры и 3Д-принтеры, с возможностями масляной печати, позволяют воспроизвести на холсте копию любой картины, почти неотличимую от оригинала. Разумеется, химический состав красок и характерные кракелюры даже у механической копии будут иными, нежели у оригинала, но изобличить подделку по линейным контурам будет уже невозможно: строго ортогональные проекции при сканировании и печати исключат графические погрешности. Собственно, некоторые музеи мира уже оценили возможности 3Д-копий в изготовлении высококачественных текстурных масляных репродукций, удовлетворяя таким образом желание любителей иметь у себя точные подобия недоступных шедевров. Скажем, Национальная галерея Канады осуществила специальный проект по копированию многих своих экспонатов: на выходе этой сложной консьюмеристской цепочки оттавские “Ван Гоги” или “Моне” стали доступными публике за полторы-две тысячи долларов. Понятно, однако, что строго соблюдаемые в Оттавском музее процедурные правила хранения произведений исключают их 3Д-сканирование и воспроизведение неучтенным образом по личному волеизъявлению хранителя, директора или даже министра культурного наследия страны. В Бишкеке подобных процедур либо не существовало, либо они не соблюдались, что и привело к тому, что Национальный музей оказался на грани ситуации, чреватой утратой значительной части бесценных экспонатов. Остается надеяться, что министерская комиссия и общественность Кыргызстана смогут использовать имеющиеся ресурсы для того, чтобы до конца расследовать вскрытую аферу и вернуть доверие к крупнейшему музею республики.

... отсутствие фотографий в инвентарных карточках столь внушительного количества экспонатов может объясняться либо немыслимой непрофессиональной беспечностью, либо криминальным умыслом.

... Музей им. Г. Айтиева оказался на грани ситуации, чреватой утратой значительной части бесценных экспонатов.

Видео канала CNBC, посвященное новым технологиям репродуцирования картин Рембрандта

Бишкек пишем - Фергана, Ташкент и Нукус в уме

Скандал в Бишкеке начался со случайности: в апреле 2019 года  Таалайбек Усубалиев случайно увидел в музее испорченную картину Сверчкова и сообщил об этом министру. Если это правда, нужно отдать должное реакции Министерства культуры Кыргызстана и всего кыргызского общества: к концу мая директор был уволен, после чего созданные Министерством комиссии, с привлеченными крупными общественными фигурами, опубликовали первые выводы в СМИ. Их расследование продолжается и, надеемся, будет доведено до конца. Это радикальным образом отличается от реакции на музейные скандалы, которую до сих пор демонстрировали музеи и Министерство культуры Узбекистана. Так, автор настоящего текста уже более года назад опубликовал расследование предполагаемой кражи работ Александра Волкова из Ферганского музея. Оно содержало те же доказательства и факты, которыми сегодня оперируют СМИ и министерская комиссия в Кыргызстане: исторические фотографии оригинала картины (“Кукуруза шумит”, 1939), схожее с ними изображение картины, выставленной на лондонском аукционе, и изображения подделки, зафиксированной в 2012 году в Ферганском музее. В моем расследовании также говорилось об имеющихся свидетельствах уничтожения следов  из внутренних инвентарных описей Ферганского музея другой картины Волкова, выставленной на том же аукционе (“Курултай”, 1933-1936). После этой публикации не было ни официальных опровержений, ни созданных Министерством общественных комиссий, а взволнованные реплики не вышли за рамки социальных сетей. Обращения в Ферганский музей и прокуратуру также остались без ответа. Подобное отсутствие какой--либо практической реакции на конкретную проблему расходится с государственными декларациями с высоких трибун о необходимости защиты культурного наследия.

Та же аура молчания по-прежнему окружает происходящее в Государственном музее искусств в Ташкенте. Именно с этим музеем связано наибольшее количество публикаций СМИ каримовского времени о пропажах картин. Информация в этих публикациях была дозированной и черпалась в источниках, связанных со Службой национальной безопасности. После смерти Ислама Каримова эта институция сменила название и подверглась реформации, что предполагает большую прозрачность в отношении тех дел, которые проходили через эту структуру. В этом контексте было бы логично приоткрыть завесу “секретности” вокруг произошедшего в Ташкентском музее, с тем, чтобы общество получило исчерпывающую информацию о ситуации в нем и, в частности, о тех противоречивых сведениях о кражах и подделках работ, которые фигурировали ранее в СМИ.

Остается проблематичной и ситуация в Нукусском музее. Первые открытые выборы директора Музея, которые приветствовала Alerte Héritage, не отменили проблем, накопившихся в последние годы. А именно - если никаких конкретных обвинений в адрес Мариники Бабаназаровой после многолетней работы “прокурорской комиссии” не было предъявлено, почему с нее официально не сняли предъявленных ранее обвинений? Де-факто ее невиновность была подтверждена ее участием в работе жюри по выбору нового директора, но де-юре о прекращении дела никто не заявлял и рапорта о работе прокурорской комиссии никто так и не увидел. Не означает ли это, что “проверка”, возбужденная в 2015 году одновременно с устранением бывшей директрисы со своего поста, была задумана для других целей? И не следовало бы ли сегодня новому руководству Музея им. Савицкого обеспокоиться результатами бесконтрольной, в обход всех принятых протоколов, деятельности самих членов прокурорской  комиссии, список которых также никогда не был официально обнародован (а имена проверяющих, попадавшие в прессу, не известны широкому художественному сообществу)? Можно ли доверять “прокурорской комиссии”, четыре года проведшей с нулевым результатом в запасниках Нукусского музея в отсутствие хранителей, если та же прокуратура не проявила никакого интереса к сигналу о пропаже работ Волкова в Ферганском музее?

Выводы по всем вышеперечисленным ситуациям следующие. Первое: поскольку нет безусловного доверия к государству как гаранту сохранности культурного наследия, важнейшим элементом безопасности центральноазиатских коллекций остаются полные и исчерпывающие электронные каталоги коллекций, доступные он-лайн. Второе: при музеях должны действовать общественные советы, в которые входили бы известные люди с внятной гражданской позицией, имеющие возможность и полномочия озвучивать все проблемные стороны функционирования коллекции. Третье: по всем актуальным и прошлым вопросам насчет целостности музейных собраний обществу должен быть дан убедительный и исчерпывающий ответ.

 

Надеемся, что развитие бишкекской ситуации подтолкнет правительство и общество Узбекистана к более активным действиям в этом направлении.

Kukuruza shumit 1939.jpg

Согласно нашим предположениям, полотно Александра Волкова Кукуруза шумит (1939) было подменено в Ферганском музее копией, а оригинал был представлен в мае 2012 года на аукционе MacDougall's в Лондоне.

Более подробно об этом здесь:

Борис Чухович, "Подлинник на рынке, подделка в музее", Alerte Héritage, 3 мая 2018

... Можно ли доверять "прокурорской комиссии", четыре года что-то делавшей с нулевым результатом в запасниках Нукусского музея в отсутствие хранителей, если та же прокуратура не проявила никакого интереса к сигналу о пропаже работ Волкова в Ферганском музее?

bottom of page