Музей и коллекция Савицкого: конец эпохи?

Взгляд Alerte héritage на ситуацию вокруг Нукусского музея

Дальнейшая судьба Нукусского музея и его бывшего директора Мариники Бабаназаровой остается не вполне ясной даже после смерти бессменного президента Узбекистана Ислама Каримова: в то время как вновь назначенный директор Максет Карлыбаев попытался дистанцироваться от  недавнего конфликта [1], в музее продолжают работать проверочные комиссии, Бабаназарова, судя по всему, по-прежнему находится под следствием, а слухи о возможной передаче части нукусской коллекции в Ташкент продолжают циркулировать как в Узбекистане, так и за рубежом, заполняя собой информационный вакуум. В то же время этот скандал с кадровой ротацией все более уходит в историю, а потому нам кажется важным не только зафиксировать его основные начальные этапы, но и вернуться к размышлениям о возможных сценариях развития ситуации.

1. Исходная ситуация: констатация конфликта и общественная реакция

​

24 августа 2015 года в городе Нукус произошло событие, которое при иных обстоятельствах и в иной социальной среде должно было бы стать поводом исключительно рутинной информации "районного масштаба" – там уволили директора местного художественного музея. Однако это событие всколыхнуло гражданских активистов, музеологов, искусствоведов, дипломатов множества стран, статьи о нем почти немедленно появились в российских, европейских и американских медиа, социальные сети разразились протестными молниями. И неспроста: на кону оказалось то, что уместно назвать главным культурным достоянием Каракалпакии, а также ... огромные деньги.

​

Сведущие люди в курсе: музей в Нукусе – уникальнейшая художественная институция, возникшая в СССР в 1966 году. Ее основатель, Игорь Савицкий, смог использовать ресурсы советского государства для сбора коллекции художественных работ, которые этим государством зачастую не признавались в качестве искусства. По статусу Нукусу – небольшой столице автономной республики на периферии социалистического Узбекистана – в советских реестрах была положена небольшая галерея произведений местных художников и ремесленников. Савицкий сумел убедить коммунистических руководителей Каракалпакии выдать ему денег на закупку десятков тысяч работ, которые фигурируют сегодня в искусствоведческой литературе под броским обобщающим термином "русского авангарда", ставшего модным брендом. Иностранцам, случаем оказавшимся на берегу высохшего Аральского моря, в это поверить столь же трудно, как в создание хранилища буддистской скульптуры последователями Талибана. И тем не менее, Савицкий умудрился провести через советское игольное ушко десятки караванов, навьюченных запрещенными, нежелательными или просто забытыми работами. В списке "Шиндлеров" неофициального советского искусства 1920-х-1950-х годов его имя можно поставить лишь рядом с Костаки и, возможно, даже перед ним.

​

Общим лейтмотивом обеспокоенных реакций тысяч людей было одно: что будет со знаменитой коллекцией и всем музеем в специфических условиях узбекистанского режима? Конечно, и в мировой практике случаются скандальные увольнения. На слуху, скажем, не столь уж давняя замена известного куратора и философа Николя Бурьо (Nicolas Bourriaud) на протеже дамы сердца французского президента Франсуа Олланда, Эрика де Шассэ (Eric de Chassey). Там тоже фигурировала возбужденная общественность и циркулировали открытые депеши. И все же интеллектуальные элиты Франции сосредоточились на обсуждении нюансов культурной политики и сравнении вклада снятого и пришедшего назначенцев в развитие искусства. Невозможно вообразить, что заступление на трудовой пост нового директора, скажем, Центра Помпиду или МоМА ассоциировалось бы у граждан с неизбежным расхищением знаменитых коллекций или позволило бы провести кричащую паралелль с уничтожением археологических памятников Пальмиры Исламский государством [2]. В случае Нукусского музея главным страхом был именно этот. Общественность Узбекистана и знатоки коллекции Савицкого за рубежом были уверены: со снятием Мариники Бабаназаровой исчезла последняя преграда для разграбления нукусских сокровищ. Назначение на пост директора музея Максета Карлыбаева, каракалпакского историка и этнографа c международным научным бэкграундом [3], немного разрядило обстановку. Возможно даже, что в выборе именно этой компромиссной фигуры надо видеть главный успех международной кампании гражданских протестов в защиту Бабаназаровой.

​

Однако эта реакция правительства Узбекистана не успокоила общественное мнение. Оснований опасаться за судьбу Нукусского музея по-прежнему достаточно: многие аналитики напоминают, что в рейтинге уровня коррупции Узбекистан занимает восьмое место с конца мирового списка. Международному сообществу, разуверившемуся в демократических перспективах развития Узбекистана и создания там открытого гражданского общества, по-прежнему кажется, что испытанный благонадежный специалист в Нукусе служит единственным гарантом приемлемого функционирования музея, в то время как новые назначенцы государства, теоретически призванные оберегать достояние республики, могут на деле оказаться ключевой частью криминальной машины по его изыманию и приватизации. И если с этой точки зрения Мариника Бабаназарова выдержала испытание временем, то Максету Карлыбаеву это еще только предстоит сделать. К сожалению, недавние скандальные истории с разграблением коллекций Музея искусств в Ташкенте [4], музея Уфимцева в Ангрене [5], музея-заповедника в Самарканде [6] и бывшего эмирского дворца Ситори-и Мохи-Хоса в Бухаре служат печальными иллюстрациями того, как разграбление коллекций может быть оркестровано на государственном уровне теми, кто по долгу службы должен отвечать за их сохранность.

​

Хотя "страсти по Нукусскому музею" немного поутихли, ситуация остается по-прежнему взрывоопасной: одна из последних статей по теме – профессиональный очерк Анны Толстовой – не скрывает, что за внешне благополучным фасадом возможны самые катастрофичные сценарии [7].

Будучи профессионально связанными с изучением центральноазиатского искусства, мы хотели бы озвучить некоторые мысли, сформировавшиеся у нас в ходе более чем годичного наблюдения за развитием нукусской ситуации.

​

Представляемое осмысление этой конфликтной ситуации опиралось на документацию находящуюся в открытом доступе (протокол общего заседания сотрудников Музея от 24 августа 2015 года; письмо "Друзей Музея" и др.); анализ публикаций в социальных сетях, местных и международных медиа, а также интервью с информаторами, находящимися в Узбекистане, как анонимными, так разрешившими афишировать их имена. Помимо скудности достоверных источников, которые отражают непрозрачность информационной ситуации в Узбекистане, при написании текста мы столкнулись и с другой проблемой: вокруг музея за почти 60 лет его существования сложилось много мифов, сформировавших в свою очередь фразеологические штампы, избежать которых сложно для практически всех пишущих в настоящее время о Музее.

​

2. Немного о мифах

Авторитетный дискурс обладает огромной притягательной силой, в чем можно убедиться читая материалы по "нукусскому делу". Скажем, огромное количество авторов, стремясь подчеркнуть значимость музея, прибегают – шутливо или вполне серьезно, но всегда некритично – к метафоре "Лувр в пустыне". Её можно было бы воспринять как заезженный рекламный слоган, приносящий с собой дополнительное значение и некую "элегантность" тексту, если бы она не являлась частью более широких и небезобидных речевых практик: "Савицкий – среднеазиатский Третьяков", "Урал Тансыкбаев – узбекский Гоген", "Алишер Мирзаев – ташкентский Матисс", "Авиценна – среднеазиатский Данте"...

​

Проблема этих аналогий в том, что они ассиметричны. Их авторы очевидно стремятся к риторическому повышению ставок "родного" и "отечественного", вписывая их таким образом во "всемирную историю". Но на деле они вновь и вновь повышают котировки европейских "эталонов" и закрепляют свое положение на "обочине" этого по-прежнему европоцентричного нарратива. Ибо не прослыть Гогену "французским Тансыкбаевым", а Лувру – "Нукусским музеем на Сене", при всем уважении... В подобном сравнении кроется унизительное и по сути колониальное принижение уникальных и самоценных явлений художественной жизни Центральной Азии. Получается, что они обретают статус и ценность лишь при сравнении с "европейским образцом".

​

Еще один тиражируемый миф: музей якобы представляет "вторую по значимости коллекцию русского авангарда", после Русского музея. Ценностная гипербола объясняется ее математическим происхождением. К моменту смерти Савицкого коллекция насчитывала 44 тысячи произведений живописи и графики. Отнюдь не все из них подпадали под условные рамки "русского авангарда", но цифра была впечатляющей, и о музее стали говорить, как о "второй по численности коллекции русского авангарда". Формула пришлась по душе, но численность со временем в процессе усиления локальной идентичности заменили значимостью. Однако, если отказаться от спорных сравнений в координатах "больше-меньше", придется признать, что Третьяковка, несомненно, обладает более универсальной и серьезной коллекцией авангардных течений ХХ века, даже если численно она уступает Музею Савицкого. Вообще же в мире немало коллекций "русского авангарда", сравнение которых с нукусской было бы равнозначно детскому стремлению сравнить "кита со слоном". У Савицкого были собственные пристрастия. Он собирал художников, остававшихся на втором плане на фоне гигантских фигур Малевича, Кандинского, Татлина, Родченко или Филонова – но именно это и делает его коллекцию уникальной, т.к. периферия "авангарда" сегодня не менее интересна, нежели центр, а внимание к 30-м годам не менее остро, нежели к 20-м. При этом нукусская коллекция остается одним из наиболее значимых хранилищ работ центральноазиатских художников 20-х-50-х годов, с ее феноменальной подборкой Волкова, Карахана, Курзина, Усто Мумина и других. Помимо этого, особенность коллекции Савицкого еще и в том, что он формировал её, согласно его собственному выражению [8], согласно "монографическому" принципу, предпочитая выборочности произведений принцип тотальной подборки созданного художником, вне зависимости от их жанра (масло, акварель, графика, рисунок), а потому в Нукусе оказалось множество работ второго плана, которые позволяют сегодня детально реконструировать эволюцию индивидуальных творческих траекторий.

​

Упомянем и еще одно клише, связанное с постоянным подчеркиванием статуса Мариники Бабаназаровой как "Савицкого сегодня". Не подвергая сомнению преданность ученицы личности и делу учителя, хотелось бы коротко сказать о трансформации Каракалпакского музея при двух его директорах (детальная история этого учреждения еще ждет своего исследователя). Савицкий был схож с персонажем Платонова, живущим всепоглощающей утопической идеей строительства музея будущего, который откроется грядущим поколениям. Симптоматично, что в каракалпакских селениях его называли "Советски". Живя практически как бомж, отказавшийся от привычных форм "буржуазного комфорта", легко предоставляющий людям свои квартиры и деньги, он и умер чудаковатым блаженным, поглощенным своей страстью собирательства. Деятельность Мариники Бабаназаровой, прекрасно вписанной в высший административно-властный истеблишмент Каракалпакстана, принципиально иного рода – в ней не осталось элементов утопического, но есть свойственное новой буржуазной эпохе национального строительства прагматическое стремление к промоции известного бренда. Утопический музей Савицкого – общечеловеческий, не обособленный национальными рамками и границами, своего рода Ноев ковчег с диссидентским уклоном, открытый для всех гонимых художников во имя спасения их работ. Музей Мариники Бабаназаровой – национальное достояние Каракалпакии и Узбекистана, выгодно представляющее регион на интернациональных площадках. Симптоматичны названия выездных выставок Нукусского музея и нарративы его представления на международной сцене, от "Выживших в красных песках" до "Пустыни запрещенного искусства"[9]. Здесь речь всегда идет об экзотическом далеком регионе, который открывается интернациональной художественной сценой в качестве еще одного белого пятна на арт-карте, в ореоле, сплетенном из мифов репрессированного искусства, безжалостной советской системы, аскетичного подвижничества Савицкого и контраста между безжизненностью пустыни и высоком духом спасенной коллекции. Принципиальная разница между утопическим проектом Савицкого и прагматическим проектом Мариники Бабаназаровой наиболее четко обозначились в элитизме и антертейменте ее музейной стратегии, яснее всего выразившихся в нежелании строить открытую и прозрачную электронную базу коллекции. Об этом речь пойдет ниже.

​

​

3. Ценность коллекции музея: успех маркетинговой политики дирекции Музея и международная художественная конъюнктура

​

Из всего вышесказанного ясно, что международное признание ценности коллекции Музея родилось не в момент его основания в 1966 году. Складируя в переполненных запасниках спасенные им работы, Савицкий придерживался логики собирательства для будущих поколений и не стремился показывать большинство из них широкой публике: по сути, в тот момент это означало бы подвергнуть их новому риску из-за неослабевающего пресса ортодоксальной "марксистской" эстетики. Да и со слов Альвины Шпады, реставратора музея, работавшего с Савицкий, "до Савицкого, все эти работы […] были никому не нужны " [10]. Так и не дождавшись момента, когда собранная им коллекция была бы оценена по достоинству, Савицкий, согласно фундаментальному мифу Нукусского музея, ныне бесконечно повторяемому, передал его руководство Маринике Бабаназаровой, внучке Коптилеу Нурмухамедова, председателя облисполкома Кара-Калпакской автономной области в 1929-1932 гг. [11], и дочери Марата Нурмухамедова, первого каракалпакского академика, главы Каракалпакского отделения АН УзССР и крупного коммунистического чиновника. Именно последний когда-то "приютил" Савицкого в Нукусе, предоставив ему по сути оптимальные условия для создания "диссидентского" музея, возможно в память о своем расстрелянном в 1938 г. отце. Согласно локальной агиографии, Савицкий лично передал музей новой директрисе с уверенностью в том, что собранная им коллекция будет сохранена в нетронутом виде: находясь в течении всех лет проведенных в Нукусе под протекцией Марата Нурмухамедова, Савицкий не без основания предполагал, что его дочь Мариника продолжит эту доброжелательную политику, но теперь уже не в отношении него самого, а в отношении его дела.

​

Полученное наследство было тяжелым: старое помещение, недостаточные экспозиционные площади и тесные хранилища, огромное количество работ, дожидающихся своей инвентаризации... Распад Советского Союза принес с собой финансовый кризис, сокращение штатов, отъезд сотрудников. Но одновременно и свободу. Хотя Декларация о государственном суверенитете, принятая 14 декабря 1990 года политическими элитами Каракалпакистана на сессии Верховного совета республики, осталась на бумаге, Нукусский музей в новых условиях стал краеугольным камнем на стройке национальной идентичности и коллективной памяти постсоветского Каракалпакстана. Стали возможными организация новых музейных экспозиций, контакты с иностранными специалистами, проведения выставок на постсоветском пространстве и за рубежом, организация каритативной ассоциации "Друзей Музея", пользующейся неизменной поддержкой дипломатов, строительство новых музейных помещений [12], улучшение условий хранения произведений и их реставрация. Именно в этой новой ситуации Мариника Бабаназарова смогла полностью реализовать свои организаторские и маркетинговые способности: харизматичная и наделенная от природы общительным характером, она, будучи выпускницей Института иностранных языков, сумела правильно воспользоваться профессиональными знаниями (напомним, что первые послесоветские годы можно по праву назвать "эпохой переводчиков", ибо знание европейских языков открывало их редким обладателям прямой выход к дипломатическим кругам, западным инвестиционным фондам и зарубежным исследователям).

​

Известность к Музею пришла в основном в последние два десятилетия. Вслед за первой серьезной публикацией – "Авангард, остановленный на бегу" (1989) – появилось несколько прекрасно изданных каталогов на европейских языках; многие работы, неоднократно проделав путешествие "по Европам", стали узнаваемыми на уровне широкой публики; специальные чартерные рейсы привозили западных туристов в Нукус для ознакомления с коллекцией Музея; документальный фильм "Пустыня запрещенного искусства" окончательно трансформировал историю создания музея в героико-романтический нарратив, который стал одним из символов Каракалпакистана, напрямую связанным с его национальной идентичностью, которая логично охватывала древность и "русский авангард".

​

Одновременно с узнаваемостью работ и ростом популярности художников появился и коммерческий интерес к коллекциям Нукусского музея: по свидетельству музейных сотрудников, богатые коллекционеры из Арабских эмиратов, России и Америки стали интересоваться возможностями приобретения отдельных работ из запасников Музея. Параллельно, но независимо от ситуации в Музее, на мировых аукционных рынках стали появляться – и продаваться по очень высоким ценам – подделки художников среднеазиатского авангарда [13]. Коммерческая ценность коллекции Савицкого уже ни у кого не вызывала сомнения (в интернетных публикациях циркулировала цифра в два миллиарда долларов [14]), а потому директорство в Музее стало восприниматься как "доходное место".

​

​

4. Возможные причины конфликтной ситуации

​

Одна из наиболее часто обозначаемых причин увольнения Мариники Бабаназаровой – инициатива проведения крупномасштабных празднеств к 100-летию Игоря Савицкого, предпринятая ею самостоятельно без предварительных согласований с вышестоящим начальством – видится нам не более как предлог, спровоцировавший конфликтную ситуацию. Вместе с тем, для многих высокопоставленных в административно-художественной иерархии чиновников и специалистов-искусствоведов это увольнение представляется результатом тщательно продуманной кампании, истоки которой восходят к дискуссиям двух-трехлетней давности в кулуарах и официальных кабинетах Министерства культуры Узбекистана. В Ташкенте довольно регулярно выплывал и обсуждался вопрос об отправке Мариники Бабаназаровой на "заслуженную пенсию" раньше срока, а также об изъятии имени Савицкого из официального наименования Музея по причине слишком явной "советскости" его основателя, вызывающе несоответствующей тезису о том, что наиболее крупные достижения Узбекистана стали возможны только после обретения им независимости.

​

С другой стороны, отдельные обозреватели предлагали видеть в этой ситуации сведение личных (или клановых?) счетов, называя даже имена представителей высших эшелонов министерства культуры – "разработчиков" этого заговора – (в частности академика Турсунали Кузиева, бывшего президента Академии художеств республики и бывшего министра по делам культуры и спорта Узбекистана), которые были бы не прочь "задвинуть" слишком самостоятельную Маринику Бабаназарову и получить доступ к ее посту, открывавшему, по их мнению, доступ к реальному и символическому богатству и власти, как то поездки за границу, близость к всевозможным иностранцам и дипломатическому корпусу, возможность получения западных грантов, организации крупномасштабных выставок, взимания солидной платы за посещение музея, право фотографирования в его стенах и покупки всевозможных сувениров.

​

Наконец, самая радикальная версия обозревателей на местах и международных экспертов усматривала потенциально-головокружительную возможность незаконных продаж отдельных произведений Музея на международных аукционах и частным художественным диллерам.

​

Возможно, что реальный механизм нагнетания конфликтной ситуации выстраивался на основе сразу нескольких вышеизложенных сценариев.

​

Однако нам кажется, что за кадровой ротацией, произошедшей в Нукусе во второй половине 2015 г., стоит борьба отдельных правительственных или околоправительственных кланов по перераспределению власти, связанной с управлением художественным достоянием Узбекистана, в которой внутреннее напряжение между "столичным" Ташкентом и "сепаратистским" Нукусом является осевым (необоснованными представляются замечания как о том, что каракалпакские и узбекские министры культуры были лишь пешками в данной игре, так и о том, что весь сценарий "свержения" был подготовлен исключительно каракалпакскими элитами). Контекст, в котором Маринику Бабаназарову вынудили подать заявление об увольнении, характеризовался, с одной стороны, стремительным обнищанием учреждений культуры, сокращением их штатов и угрозой расформирования целых институций, и, с другой, осознанием огромной финансовой ценности коллекции Музея (интерес к "среднеазиатскому авангарду" в правящих кругах явно обозначился в ходе скандалов вокруг женевской резиденции Гульнары Каримовой, украшенной ценной подборкой произведений художников этого круга [15]).

​

Отметим, что уязвимость позиции Мариники Бабаназаровой заключалась в самом характере коллекции, собранной Савицким, и использованных им методов. Скупая тотально где и как это было только возможно все попадавшие в его поле зрения ценные работы, забирая их в долг, принимая целые коллекции на хранение или получая их в наследство от самих художников или их потомков, Савицкий физически не мог обеспечить их детальную инвентаризацию. Нередко дарители, передавая коллекции в Нукус, не составляли нотариально оформленных дарственных, а музей, не оплатив новые поступления, юридически не мог их внести в собственные инвентарные книги: в этом случае работы были зафиксированы только в книге поступлений. Та же ситуация была и с произведениями, приобретенными Савицким в долг или "взятыми на хранение". Все это порождало слухи о богатейших, но неучтенных коллекциях и фантазии о потенциальных возможностях постепенного вымывания отдельных произведений на просторы мирового художественного рынка. Даже заявление Мариники Бабаназаровой о том, что ей удалось передать в собственность Музея "более 10 тысяч произведений, находившихся в музее на временном хранении после смерти И. В. Савицкого", и таким образом отнять "последний шанс у тех, кто профессионально охотился за этим куском" [16], не остановило разговоры о неучтенных сокровищах "русского авангарда".

​

5. Возможные сценарии развития

​

Разделяя не утратившую по прошествии года своей актуальности тревогу о судьбе коллекции Савицкого, судить о дальнейшем развитии событий сложно как в отношении профессиональной биографии Мариники Бабаназаровой, так и по поводу собственно участи Музея.

​

Даже суммированные вместе факты несогласия сотрудников Музея с увольнением их директора, активной общественной поддержки и отзыва самой Мариникой Бабаназаровой ее заявления об уходе не дают возможности надеяться на ее возвращение к активной профессиональной деятельности в Нукусском музее: молох административной системы не знает обратного хода и назначение нового директора уже открыло новую страницу истории музея. Остается надеяться, что этот конфликт не перерастет в юридический процесс с жесткими репрессивными последствиями.

​

В отношении самой коллекции любые прогнозы останутся, к сожалению, на уровне предположений из-за отсутствия какой бы то ни было транспарентности в деятельности музея.

​

Напомним, что в момент конфликта в августе-сентябре 2015 г. всем без исключения наблюдателям разграбление коллекции представлялось неминуемым. Наиболее паническими были предположения "блиц"-сценария, согласно которым некоторые произведения могли быть изъяты из хранилищ музея под шумок работы напористой проверочной комиссии, добившейся замены всего личного состава охраны музея (откуда и кем были рекрутированы новые охранники остается неясным) и отсутствия Мариники Бабаназаровой, тогда еще полноправного директора, в стенах Музея в течение более чем недельного срока.

​

Второй катастрофический сценарий предполагал радикальную смену персонала – от директора до охраны – с последующим установлением статуса-кво и организацией систематического изъятия произведений из коллекции.

​

Третий сценарий спекулятивно комбинировал первые два: в нем фигурировали и организованная сверху чехарда уполномоченных лиц на директорском посту, и/или перевоз коллекции в Ташкент под предлогом ее спасения из нездоровой ситуации, сложившейся в Нукусе.

​

Показательно, что о четвертом сценарии – рутинной смене руководства музея, которая не повлекла бы за собой не только катастроф, но и просто радикальных изменений – никто из обозревателей даже словом не обмолвился, что свидетельствует о в высшей степени нездоровой атмосфере, в которой действуют официальные институции культуры республики. Однако именно этот сценарий просматривается в том, что доносится из Нукуса в настоящий момент, хотя достоверно судить о чем-либо пока невозможно. Нежелание Максета Карлыбаева как-либо комментировать сегодняшнюю ситуацию в Нукусском музее и обнародовать свою программу деятельности на посту директора Музея не способствует ее пониманию.